Полёт

Ведьмочка на рыбе
Я над городом

В первые годы своей австрийской эмиграции я жила в крохотной мансарде старого города, поблизости от главной площади Граца. Теперь я часто прихожу сюда и брожу по мощёным улочкам с чувством светлой печали, как будто возвращаюсь в прошлое, листая альбом старых фотографий.

Наискосок от того раритетного дома, где помещалась под самой крышей моя квартирка, больше похожая на гнездо ласточки, чем на жилище человека, стоят несколько старинных жилых зданий, первые этажи которых заняты бутиками. Здесь царствует атмосфера буржуазной добропорядочности и консерватизма.
Как-то проходя по переулку в задумчивости, я заметила, что железная дверь, обычно запертая, ведущая к заднему крылечку одного из домов, теперь настежь отворена. Быть может, её оставили открытой мусорщики.
Я тут же, не раздумывая, нырнула в полутьму узкого прохода.
Здесь под каменными сводами пахло сыростью и птичьим помётом. Стены уходили в высоту, и, казалось, готовы были сомкнуться. Вынырнув из-под арок, вы попадали на площадку для бачков с мусором. Проход вёл и дальше, пока не упирался в глухую стену с нишами, забранными чугунными решётками.

Свет падал сверху, из узкой щели между домами, и всё пространство между крышами было затянуто сеткой из-за осыпающейся черепицы. Дома и монастыри, выстроенные двести и триста лет назад, наводят на размышления о бренности всего земного. От каменных глухих стен, узких оконцев, переходов с низко нависающими арками – веет смертным холодом.
Я шла, задрав голову, и почти достигла площадки, когда заметила в полутьме прохода на земле труп довольно крупной птицы. Голубь лежал, подвернув шейку, и устремив свой птичий взор в никуда. Я увидела также десятка два его собратьев, понуро сидевших на приступочках стен и на рамах окон и хранивших молчание узников. Несколько птиц бродили внизу, в темноте, и, шарахнувшись из-под моих ног, семенили, чтобы занять свои исходные позиции у плотно закрытых подвальных окошек и водосточных труб. Они были странного окраса – не того лиловато-серого, какой бывает у голубей на площадях, а белёсого, с тёмными пятнами, напоминавшего проросшие в погребе клубни картофеля. Не слышалось привычного воркованья. Слышалось только хлопанье крыльев, когда голуби перелетали с места на место. Те из них, кто ещё не потерял надежды, подлетали под сетку и отчаянно бились в неё, издавая глухой клёкот и пытаясь вырваться наружу, а потом, обессилив, цеплялись за уступы и оконные рамы верхнего этажа.
Теперь я заметила, что сеть между домами была ничем иным, как птичьим кладбищем. Голуби, пытаясь вырваться на свободу, погибали, впившись в её ячейки когтями. Их трупики странным образом не падали вниз. Стремление птиц вырваться на волю было столь велико, что это стремление не ослабляло своей судорожной хватки и после того, как сердца заключённых переставали биться.
Как попадали они в эту западню? Может через распахнутую дверь, а может через какое-то слуховое отверстие в стене или крыше. Одно ясно, у птиц не хватало разумения понять, что выход там же, где и вход. Они безумно, до последнего издыхания, пытались пробить брешь в сети, через которую струился свет. Они хотели слиться с этим светом, и погибали в отчаянной борьбе за свободу.
Может быть, безграничное страдание и неистовая борьба, всегда имеют под собой такую вещь как заблуждение?

Galina Toktalieva

Author, photographer

You may also like...

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *