Работа

Как бы ни сложились жизнь, ко всему хорошему быстро привыкаешь, и осознаёшь ценность своих приобретений только в результате их последующей потери. Пока жила одна в отдельной благоустроенной квартире, я не знала, каким богатством обладаю. Мне не приходило в голову, что самым важным для меня как для живого существа наряду с доступностью кислорода и воды является наличие того пространства индивидуальной свободы, которое выражается в возможности уединяться по своему выбору – пусть даже на площади только чуть большей, чем размеры платяного шкафа. Есть люди, которые чувствуют себя хорошо только в толпе. Они населяют многолюдные офисы и переполненные поезда дальнего следования. Они охвачены чувством принадлежности к общему делу и выходят на демонстрации. Их домашняя жизнь протекает в окружении родственников. Они держатся группой и избегают уединения, принимая его за одиночество с его изолированностью и пустотой.

Подобно муравьям в муравейнике или пчёлам в улье, человеческие существа связаны незримыми узами коллективного интеллекта. Но как бы глубоки и крепки не были эти связи, они расположены в поверхностных слоях нашей психики, и эта их поверхностность становится очевидной в минуты испытаний, когда пропасть разверзается у нас под ногами, и мы стоим на её краю в одиночестве.

Я частенько перечитываю скупые строчки рассказов Варлама Шаламова, повествующие о жизни заключённых в сибирских лагерях сталинской поры. Высокая философская и эстетическая ценность такой прозы заключается в её правдивой простоте.

Правда – это тайна, открывшаяся тем, кто не раз встречался лицом к лицу со смертью. Правда такова, что в тяжёлых жизненных условиях между людьми не зарождается ни дружбы, ни любви, ни даже простого товарищества. Узник привыкает доверять только себе перед лицом каждого нового дня, который всегда может стать для него последним. Если и завязывается между людьми дружба, если есть место поддержке и пониманию, значит беда этих людей не крайняя, и горе их – терпимое.

Человека-луковицу, играющего множество ролей, очень трудно раздеть и увидеть, каков он в действительности голый. Это возможно лишь в положениях между жизнью и смертью, когда на изломах судьбы обнажается сущность человека. Прочитав свидетельства нескольких покорителей Эвереста, я была потрясена обстоятельством, что они оставляли своих заболевших или получивших травму товарищей умирать на заснеженных склонах, чтобы самим добраться до вершины. Нести на плечах больного в экстремальных горных условиях значило не дойти до цели и принести себя в жертву.

Никогда в моей предшествующей эмиграции жизни в России и Киргизии не было у меня столько друзей, сколько появилось их у меня за несколько лет пребывания в Австрии.

Европейцы охотней заводят знакомства и поддерживают дружеские отношения, чем мои соотечественники. Они всегда приветливо улыбаются. Они соблюдают милые ритуалы ни к чему не обязывающих визитов, дарения друг другу шоколадных конфет и открыток с сердечками.
Это люди, как правило, защищённые от социальных потрясений и кардинальных перемен, не знающие, что такое голод и нужда. Понятие о дружбе заключается для них в демонстрации участия и обмене формулами любезности.
Когда же в куртуазном обществе тирольского пения возникают скифы с «раскосыми и жадными очами», пытаясь строить отношения на свой лад, из этого мало что получается. Представители полудиких народов, к которым, как мне кажется, я принадлежу, обладают меньшим количеством луковых слоёв поверх своей сущности, и являют миру как бы лишённое защитной оболочки лицо.

Идея дружбы и любви для моих австрийских знакомых есть идея обмена экивоками во время прогулки по зелёному лужку.
Понятие же глубинного единения двух человеческих существ, которое мы имеем в виду, говоря о любви, берёт своё начало в нашей культуре и истории, в наших социальных катаклизмах и нищете, когда связь между матерью и ребёнком настолько сильна, что обеспечивает выживание потомства в условиях враждебной окружающей среды.
В западном обществе понятие о близости девальвировалось и перешло в идею приятно проведённого совместного досуга. Это регулярные походы в ресторан и ни к чему не обязывавшие, механистические соития.

Вот портрет человека, который, по моему мнению, мог бы хорошо вписаться в австрийское общество. Прежде всего, это бережливый приверженец порядка, правил и дисциплины, экономящий электричество, сортирующий мусор и появляющийся на службе минута в минуту. Это гедонист, умеющий ценить маленькие радости жизни, такие как уютное жильё и вкусный обед, и видящий в этих радостях цель своего земного существования. Это также толерантный к представителям других национальностей европеец, не способный затеять скандал или проявить признаки расовой нетерпимости. Это владелец недвижимости, сберкнижки, страховки, а также коллекций книг или дисков, удовлетворяющих его потребности в творчестве. Это не задающийся глубинными вопросами бытия, лишённый выдающихся талантов и способностей, очень здравомыслящий, но малообразованный, не смотря на наличие формального аттестата, человек. И наконец, это зависимый от мнения окружающих, склонный к двуличию, вежливый и любезный конформист.

А вот портрет человека, который мог бы хорошо вписаться в российское общество. Это мужчина с арийскими чертами, то есть, голубоглазый блондин – деловой, грубый и агрессивный мужлан со средним техническим образованием. Это дважды женатый владелец особняка в пригороде, работящий и щедрый, но беспардонный. Это наклонный к алкоголизму, сексизму и получению нетрудовых доходов член патриотической партии, который любит грудастых крашеных блондинок, пельмени и разговоры под закусон о смысле жизни.

Один из моих московских знакомых сетует на засилье в российской столице гастарбайтеров из Средней Азии.
– Понаехали чёрные со своими семьями, и им работу везде дают!
– А ты разве пойдёшь рабочим на стройку или дворником за нищенскую зарплату? – спрашиваю я.
– Конечно, нет. Но они накаляют обстановку. Разве могут рабы любить своих хозяев? Они и есть рабы, которые ненавидят своих эксплуататоров, а заодно и всех нас вокруг. Подожди, они ещё начнут машины поджигать, как в Египте.

Национализм некоторых исконно русских людей почему-то распространяется исключительно на представителей более отсталых, прилегающих к России стран. Западноевропейские же расклады вызывают в них только чувство благоговения и желания подражать. Когда же я пытаюсь внушить этим славянофилам, что российские граждане находятся в западноевропейских странах примерно на таком же положении, как таджики в Москве, они прислушиваются к моим словам с недоверием.

Рост технического прогресса, структуризация общества и конкурентная борьба ответственны за востребованность лишь узких специалистов на европейском рынке труда. Малейший перевес сил в виде дополнительного образования, или такой недостаток как неважное владение языком – определяют исход дела, склонив чашу весов «за» или «против» трудоустройства. Чтобы конкурировать с австрийцами и немцами за место, человек с российским паспортом должен по своему трудолюбию и талантам стоять на голову выше всех и быть готовым работать за меньшую зарплату на износ.

Не только проживающие в странах Европы по многу лет россияне, но даже их взрослые дети фактически неконкурентоспособны на рынках труда, если только не обладают редкой специальностью, если они не врачи и не юристы, получившие местное образование, или если они не готовы выполнять всю оставшуюся жизнь простую низкооплачиваемую работу.