Кот в чёрном ящике

У подножия пирамиды

Я проснулась от звука шагов почтальона на лестнице. Вслед за тем стукнула крышка почтового ящика, и на пол в прихожей что-то упало. Выцветшая оконная портьера пропускала внутрь серый утренний свет. На картонных коробках, стоящих вдоль стен, были разложены бумаги. В углу на письменном столе громоздился старый монитор. В комнате было холодно. Мне потребовалось не меньше получаса, чтобы собраться с силами и откинуть, наконец, прочь старое ватное одеяло. Я поставила чайник с треснувшей эмалью на плиту, попутно обнаружив, что банка с кофе почти пуста. На полу валялись рекламные листки, а также несколько конвертов с просроченными счетами. Никаких других писем я вот уже столько-то лет – с самого начала моей австрийской эмиграции – не получала. Один из конвертов был необычайно толстым. Вскрыв его, я обнаружила внутри своё резюме и вежливое письмо одной из числа тех многих фирм, куда я обращалась за последнее время в поисках работы. В конверт был вложен также купон десятипроцентной скидки на покупку сантехники.
В ванной я долго стояла, потупившись и опершись руками в края раковины, не решаясь встретиться глазами со своим отражением в зеркале. Подумать только, сколько энергии нужно человеку на выполнение каждодневных ритуалов в виде умывания и чистки зубов! Даже простые гигиенические привычки видятся вам как китайские церемонии, если хандра стала нормой вашей жизни.
По счастью короткий всплеск бодрости могла подарить мне оставшаяся на дне ложечка растворимого кофе. Я включила телефон, заранее зная, что дисплей отобразит ноль входящих звонков. Потом я решила отправиться в булочную – не столько от чувства голода, сколько от желания выйти за пределы четырёх стен и внести ясность в свои мысли.

Вот уже несколько дней меня занимало одно тайное соображение. Оно появлялось как бы из космоса и вопреки своей абсурдности, обретало то звучание степенного здравомыслия, какое свойственно моему внутреннему голосу. Я испытывала его на прочность, разглядывая под разными углами зрения в надежде, что оно не выдержит придирчивой инспекции и исчезнет. Но оно приходило вновь, и даже ночью во время сна, я чувствовала её присутствие, похожее на привычное тиканье часов.
Булочная, где продавался хлеб в полцены, была в этот день закрыта. Мне пришлось идти в близлежащий супермаркет, где против своей воли вступая в очередную трансакцию с внешним миром, я стала жертвой прогресса в сфере товарно-денежных отношений. Дело в том, что здесь были установлены накануне кассовые автоматы для самостоятельной оплаты покупок. Для надзора у турникета всегда стояла продавщица, зорко следившая, чтобы кто-нибудь из покупателей не положил в корзину неоплаченный товар. Быть может, эти автоматы были позитивным нововведением для тех, кто пытался нейтрализовать кислую среду своих внутренних конфликтов путём контроля над действиями других. Служащие супермаркета получили теперь право подвергать операции покупателей досмотру.

С некоторых пор я стала рассеянной. Быть может, тщательное соблюдение обрядов по поддержанию внешней стороны жизни стало с возрастом казаться мне утомительным. Я уже успела потерять где-то несколько личных вещей, включая рюкзак, сумку и перчатки, не говоря уже об серийных инцидентах оплаченных и забытых на прилавке покупок.
Каким-то образом печенье в красочной упаковке, которым я решила себя, невзирая на дыры в своих карманах порадовать, проскользнуло контроль неоплаченной, хотя автомат и пискнул, прочитав его штрих -код. На выходе продавщица с застывшей на лице милой улыбкой остановила меня. Просмотрев список, она заявила, что в моей корзине есть неоплаченный товар.
Я ничего не могла сказать ей в своё оправдание, как со мной обычно случается, когда я не могу быстро всплыть на поверхность из путаницы своих мыслей, не смотря на то, что могу довольно сносно объясняться по-немецки.
Если в России отношение к иностранцам – как к источникам дополнительного дохода – по большей части снисходительное, то в таких странах Западной Европы, как Австрия и Германия, наводнённых приезжими из более слабо развитых восточно-европейских регионов, это отношение настороженное.
Пришёл менеджер в новенькой сорочке с карточкой на груди, похожий на манекен в витрине местного фешенебельного универмага, и окинул меня довольно мирным взглядом. Представители сильного пола, возможно, за счёт большего развития мускулатуры излучают в обыденных ситуациях меньше тонких деструктивных вибраций. Штрих-код на упаковке печенья оказался повреждённым. Это незначительное происшествие ещё сильней расстроило меня, и пока была на людях, я едва сдерживалась, чтобы не расплакаться.

Дорога от дома, как мне казалось, была усеяна не только осенними листьями, но и полна дурных предзнаменований. В этом городе нет беспризорных животных, но именно сегодня я увидела чёрную кошку, стрелой перебежавшей мне дорогу и скрывшуюся в палисаднике виллы с головкой плачущего ангела на фронтоне. Взобравшись на свой этаж и принявшись нервно расшнуровывать ботинки, я вдруг порвала шнурок. Потом, взгромоздившись на колченогий стул и пытаясь впихнуть сумку наверх, я рухнула вместе с книжной полкой вниз. При падении угол полки пришёлся мне как раз на косточку пальца ноги. Я только и смогла выдавить: «шаас!», превозмогая адскую боль. Главная же беда заключалась в том, что на пол рухнула и моя фотокамера, объектив которой разлетелся на множество частей, обнажив механизм автофокуса. Изо всех моих материальных приобретений это было единственное, чем я дорожила.

Много раз в жизни мне приходилось предаваться отчаянию, но никогда ещё я не чувствовала такой горечи, как в этот день. Растянувшись на грязном линолеуме пола, я совсем по-звериному завыла. Точно так же выл однажды виденный мной в зоопарке и запертый в зловонном вольере хмурый волк.
Бывшая журналистка, готовая бежать куда глаза глядят от постсоветского существования в подмосковной «хрущобе» со своим пьяницей -мужем, я была наделена на момент эмиграции изрядной долей отчаянной бесшабашности и авантюризма. Такие летуны и летуньи имеют, как правило, в своём арсенале целый ворох мифов о благополучии западной жизни, но лишь зачаточное знание реалий. Как ведьма в реактивной ступе, я лихо въехала в страну по частной визе одного из моих австрийских ухажёров, начисто лишённых того, что именовалось в старинных романах «честными намерениями».

Не смотря на то, что после ряда лет существования на грани – без разрешения на работу и без источников дохода, я всё же влилась в местную социальную систему и обрела некоторую защищённость, мне приходилось год от года перемогаться без постоянной занятости. В маленькой стране, славившейся лишь своей приверженностью порядку и лыжными курортами, нехватка рабочих мест даже для коренных жителей после падения границ становилась всё более острой. Моя жизнь была как чёртово колесо отчаяния и надежд. Все попытки разорвать этот замкнутый круг и реализовать себя были обречены на провал.
Я жила не только в полной интеллектуальной, но также и в физической изоляции, беседуя с собой и деревьями за неимением других собеседников. Подобно кучке потерянных австрийцев, я числилась в рядах неудачников – алкоголиков, нищих и безработных, которые, как считалось, жирели за счёт европейских налогоплательщиков и потому подвергались регулярному контролю и нажиму со стороны службы занятости.
Продолжение следует