Мой Грац
Все годы пока я жила в Вене в одном из тех серых безликих районов, населённых выходцами из Турции и Югославии, которые похожи на гетто, я мечтала вернуться в Грац, где и начиналась моя заграничная жизнь 12 лет назад. Этот небольшой город на юге Австрии с его парками, пригородными виноградниками и тавернами, вставал в моих воспоминаниях как солнечный оплот щедрости и хлебосольства провинциальных людей.
Уныло бродя по плешке с дачными домиками недалеко от ресторана, где обычно собирались на пивные вечера венские национал-социалисты, я пыталась представить себе, как я иду по главной улице моего города любви, залитого предвечерним светом.
Я старательно следовала инструкциям, почерпнутым из книг по самосовершенствованию, но ни сеансы визуализации, ни попытки мыслить позитивно почему-то никоим образом не влияли на круг предоставленных мне жизнью возможностей. Я сидела на нищенском пособии и была погружена в круговерть невротических взаимоотношений с женатым австрийским служащим, который смертельно боялся своей супруги – тучной дамы, формой носа напоминавшей Н.В. Гоголя.
Тут заболела и умерла моя старая мама, которая все эти годы жила в Бишкеке и которую я нежно, томясь разлукой и чувством вины, любила. Будто лопнула внутри какая-то тугая струна, и соприкосновение со смертью научило меня решимости, трезвому осознанию скоротечности жизни. Разговоры о чудесах и удаче, о счастливых случайностях и невероятном везении были частью литературы, парами опиума, поднимавшимися от книжных страниц, или радугой, сиявшей на небе, пока я шла от книжного магазина до станции метро. Я поняла, что самое большое чудо в моей жизни была я сама и то, что я могла совершить или не совершить.
Мне ничего не стоило собрать свои скромные пожитки и известить хозяйку квартиры об отъезде. Ничего более не держало меня в пасмурном городе музеев, офисов и кафе. Прощай, Вена! Как часто бродила я по твоим улицам, будучи несчастной. Каждый раз, пересекая один из твоих мостов над Дунаем, я размышляла, как легко было бы покончить всё разом, бросившись вниз. Но жизнь продолжалась, и в минуты счастья я восхищалась твоим величием и красотой. Ты поделилась со мной чем-то важным: подарила мне друзей, которые в трудную минуту помогли мне устоять.
Насиженное гнездо в виде сравнительно дешёвой, хотя и холодной венской квартиры было покинуто мной навсегда. Я устремилась навстречу неизвестности.
Как найти жильё и обосноваться на новом месте, обладая минимумом средств, советской ментальностью и советским выговором? Не придумав ничего лучшего, я заказала место в отеле за чертой города – самом дешёвом и всё же непозволительно дорогом. Путешествие на поезде оказалось волнующим приключением, наполненным, однако тревогой по поводу предстоящих испытаний. Я была теперь бездомной, не имеющей ни реальных перспектив трудоустроиться, ни хороших знакомых там, куда я так стремилась.
Поезд шёл в Любляну, и на полпути в моё купе подсел пожилой мужчина, говоривший по-словенски. Мы общались, насколько позволял нам наш скромный лексикон. Мой спутник был пенсионером из-под Марибора, страдавшим от редкой неизлечимой болезни. Все его руки и лицо были покрыты красной сыпью, похожей на псориаз. Он рассказал, что ездил лечиться в Вену, и что люди всегда, насколько он себя помнит, избегали его из ложного опасения заразиться. Хотя красные бляшки на коже моего попутчика и выглядели пугающе, я, сдерживая свои чувства, выслушала его историю внимательно и даже обменялась с ним дружеским рукопожатием при расставании.
Когда мы прибыли в Грац, он, прощаясь, вдруг прильнул губами к моей руке, и, вручив мне какой-то пакетик, долго махал платком со ступенек поезда. В пакетике оказалась его визитная карточка, позже куда-то затерявшаяся, а также купюра в сто евро.
Когда утихли первые минуты восторга от встречи с полузабытыми переулками и площадями, я заметила, что город моей мечты за годы сильно изменился. Точнее сказать, это был совершенно другой город. Меня потрясли эти метаморфозы, которые могли быть результатом не только процесса глобализации Европы, но и сдвигом в моём собственном видении.
Грац всегда представлялся мне красочным, уютным местечком, воплощением благоденствия и изобилия. Здесь было много света, зелени и состоятельных людей. Это был райский сад с кустами роз, церковками, домиками, увитыми плющом, кружениями пар под музыку и национальной кухней, которая могла соперничать с итальянской.
Теперь этот парадиз выглядел почти нищенским в моих глазах. Образы порядка и изобилия сменились образами натянутости, фальши и признаками неумелого хозяйствования. Позолота облупилась. Старинные особняки выглядели жалкими. Улицы были перерыты, и повсюду велись строительные работы. Группы туристов тупо взирали на монументы, питая своими вояжами городскую казну. На каждом углу стояли на коленях профессиональные попрошайки. Люди говорили громко, с сильным местным акцентом, и на их лицах лежала печать милой провинциальной непосредственности, а также печать ограниченности, как случается с теми населёнными пунктами, где нет предприятий и научных центров крупного международного значения.
Отель представлял собой скрипевшую на все лады старую деревянную постройку с винтовой лестницей и допотопными удобствами. По заспанному лицу хозяина, который не сразу отпер мне дверь, я поняла, что являюсь единственной на сей момент дойной божьей коровкой, свалившейся ему на голову, – эксцентричной иностранкой, решившей набраться в этих окрестностях свежих впечатлений.