Сквозь стены

В основе нашего мышления лежит метод познания противоречий, когда любое преимущество в рамках человеческих представлений о плохом и хорошем всегда имеет нечто противоположное оборотной стороной.

Некоторые из моих знакомых фотографов сетуют на такие последствия бурного развития цифровых технологий как потерю занятости для меньшинства и утерю эстетических ориентиров для большинства. Сама постановка вопроса что лучше: бумажные книга и фото, или их более дешевые и доступные электронные версии, – свидетельствует о неумолимой виртуализации СМИ, когда печатные носители становятся постепенно, как и натуральная пища чем-то вроде роскоши, отходя в прошлое из-за ограниченных возможностей тиражирования и быстро тающих ресурсов древесины.

Каждый день на рассвете по лестнице нашего дома проносится, гремя подковами, как табун лошадей – разносчик газет. Эта бумага не годится даже для уборной из-за своей типографской краски. Зато в окрестностях города ширятся плеши лесопилок. Писк «зеленых» по поводу защиты среды звучит как призыв уступать в трамвае места инвалидам и престарелым, если учесть, что буколическим активистам отходят лишь остатки при дележке пирога между сильными мира сего других цветов.

Стоит лишь полчаса провести в сети на форуме писателей, чтобы сделать заключение, что издание бумажной книги за счет издательства, если это только не нашумевший детектив и не сборник рецептов фиктивной бабы Дуси – безнадежное дело. Одновременно с этим полки книжных магазинов как в Москве, так и Вене – завалены продуктами «быстрой стряпни» и изощренных компиляций.
Читателю, вступающему в сношения купли-продажи с китами книжного бизнеса, отводится незавидная роль объекта коммерческих манипуляций.

Российский рынок же электронных книг, как явление новое, формируют многоякие переделки творений нашумевших борзописцев и продажа бесплатных ресурсов сетевых библиотек. (Прежде чем покупать книгу на ЛитРес, посмотрите из какой постсоветской сокровищницы знаний ее загрузили)

Исключительно по традиции копание в пыльных анналах городских библиотек считается похвальным занятием, а интимная близость с планшетом или ноутбуком чем-то вроде пустой траты времени. Однако на одной только бесплатной, а потому запрещенной якобы из-за нарушений авторских прав Флибусте – в несколько десятков раз больше электронных книг на русском, чем бумажных томов во внушительной библиотеке института славистики города Граца и русского отделения лучшей библиотеки Вены на Urban-Loritz-Platz – вместе взятых. Это может быть связано также с подсознательным недоверием устроителей к русскоязычным источникам.
Ведь в Австрии русские – это бритоголовый владелец палатки, торгующей килькой в томатном соусе – с рыжей чеченской бородой, и дама в бурке с коляской, вносящих особую ноту в атмосферу социальных учреждений.
Родители жалуются, что молодое поколение проводит слишком много времени в сети, фотографы, дизайнеры, редакторы, журналисты и телеоператоры перековываются в продавцов и агентов по продаже недвижимости, но почти никто не отмечает, каковы же реальные завоевания эпохи микрочипов и онлайн-конференций?

Первое и самое главное преимущество нового времени – это широкая доступность знаний, приводящая к стиранию территориальных границ и преодолению расстояний. Сегодня вы можете знать о человеке, живущим на другом конце света больше, чем его родственники, а службы могут знать о вас больше, чем вы сами.

Посмотрим, к каким философско-психологическим последствиям приводит такое тотальное информационное ню. Прежде всего, географическое местонахождение человека перестает довлеющим образом сказываться на его ментальности, как раньше. В Вене со времен холодной войны, являвшейся перевалочной базой между востоком и западом, издавна проживали представители различных национальных коммун, формировавшие языковые ареалы внутри города. Теперь китайцу или хорвату венского розлива, проще укреплять основы своего национального самосознания путем ежедневных бесед с соотечественниками по скайпу, оставаясь интегрированным в общественную жизнь Австрии.

При помощи YouTube и уличных камер наблюдения можно побывать в родном городе или посетить такое место земного шара, которое при любых иных обстоятельствах увидеть бы не удалось, – например, заглянуть в тюрьму для особо тяжких преступников, затерянную в сибирской тайге.
Именно так я и сделала накануне, размышляя о свободе выбора и необходимости, и обратившись к фильму американских документалистов о российском учреждении строгого режима.

В стенах этой тюрьмы отбывают наказание две с лишним сотни пожизненно осуждённых. Часть из них заключены в одиночные камеры по пять квадратных метров, которые они покидают только для часовой прогулки. В дневное время им не разрешается лежать на койках, поэтому они вынуждены топтаться в своей клетушках под пристальным оком видеокамер. Их прогулки проходит в бетоном боксе с решёткой вместо крыши. Родных, пробившихся в эту глушь, они могут увидеть только через стекло – очень редко, быть может, никогда.

У всех живых существ в условиях неволи развивается психоз. Дегенеративные изменения мозга имеют место даже у запертой в комнате кошки.
Один из старожилов, работающий на тюремной кухне, поведал, что примерно треть заключённых с течением времени сходят с ума. Срок именуется пожизненным именно потому, что мало кому удаётся отсидеть положенных 25 лет и выйти на свободу.

Заключённые рассказывали о своих чувствах и о тюремных буднях, – с проникновенной искренностью и глубиной. Один из них по имени Тимур, совершивший несколько заказных убийств, говорил, что главное отличие подобного существования от жизни на воле – это отсутствие внешних впечатлений, когда уход в себя означает погружение в иное временное измерение, где быстро пролетают день, год и десятилетие. Другой признался, что научился уходить в мир фантазий о счастье, так как находясь в заточении он до конца жизни будет лишён возможности пережить это.
Интересен факт, что обитатели тюрем как правило идеализируют безграничные возможности, которые якобы открыты перед людьми за их стенами.
Только один из старожилов тюрьмы справедливо заметил: «Ну и куда я пойду после стольких лет отсидки – без профессии, родных и жилья?»

Идеализация означает приписывание человеку той свободы выбора, которой он не обладает. Хорошую иллюстрацию этому может дать простой пример. Когда вам велят поднять одну ногу, вы выбираете любую из двух. Когда же затем вам велят поднять вторую ногу, вы этого сделать уже не можете, или упадёте. То есть фактические возможности выбора жизненного пути человека ограничены несущественными аспектами, в то время как корневые обстоятельства не поддается волевым модификациям, как преодоление силы притяжения.

Проживание одинокого человека, являющегося вполне законопослушным членом социума, в маленькой городской квартирке при низком уровне дохода имеет некое сущностное сходство с тюремным заточением. Поход в магазин для него эквивалентен прогулке в бетонном боксе, после чего он опять погружается в пучину состояния, именуемого одиночеством в толпе.

Однако колюще-режущим инструментом наказания тюремной или городской камеры-одиночки является не фактор насильственной изоляции, а контроль и произвол со стороны других людей. В случае с видеокамерами в карцере или ежечасным присутствием соседей за тонкой перегородкой малагабаритки пыткой является как раз не одиночество, а фатальная невозможность уединения. Чем меньше камера, тем ощутимей, что стражники контролируют каждый шаг узника. Чем меньше квартира, тем более зависим одиночка от вторжения других в форме звуков и вибраций в его персональное пространство.

Энергетические тела живого существа не вполне совпадают с контурами его видимого тела. Чем более уверен в себе человек средних размеров, тем больше места он пытается занять в окружении других.
Однокомнатная квартира без кухни или комната в коммуналке – это прообраз гроба, в котором каждый будет лежать на кладбище бок о бок с другими.
В коробках панельных многоквартирных домов, похожих на соты ульев, обитают миллионы узников духа, которые с точки зрения вечности являются лишь горстью песка, готовой вот-вот рассеяться по ветру без следа.
Даже формально свободный человек в такой же мере является невольником своего тела и социальной роли, предписанной ему, как и обитатель тюремной камеры.
Если бы Лев Толстой очутился в середине жизни на необитаемом острове, то не смотря на наличие бумаги и чернил, не записал бы своих романов, корневые идеи и эстетическое единство которых однако всегда существовали в том высшем круге его бытия, который соединял его, как и каждого из нас, с абсолютом.

Не смотря на наличие скайпа, эмиграция как социально-экономическое явление даёт возможность листку, гонимому ветром, поразмыслить о цене свободы с точки зрения высших ценностей – в состоянии многолетней социально-психологической изоляции, по своим коммуникационным показателям сравнимой с пребыванием в одиночном заключении.

Камера может быть чуть больше или меньше, как и время прогулки, но это не меняет сути дела. Эмигрант возвращается в свою квартирку, очень сильно напоминающую клетку, сжатый с обеих сторон враждебным присутствием существ других видов, мечась как зверь, то каясь, то ненавидя, то рыдая, пока не придёт его час сыграть в ящик и стать очередным экспонатом анатомического театра.

Во все времена ищущие истину удалялись в горы или монастыри, где их жизнь мало чем отличалась от тюремного заточения, разве что была ещё менее сытной.

Возможно, пространство полета достижимо только в измерении за пределами рационального мышления, именно поэтому узники тюрем сходят с ума – таким образом обретая вожделенную свободу.
Причина идеализаций и фрустраций обитателей тюрем лежит в их страхе перед космосом одиночества. Преступнику нужна жертва, или человеческий объект для проявления разрушительных тенденций, как упражняющемуся в стрельбе нужна мишень, чтобы в неё попасть.

Человек совершает тяжкое преступление, потому что заключен в темницу своей социальной роли и не может подняться на более высокий уровень бытия, где его существование столь всеобъемлюще, что включает в себя все миры, все возможности и все осуществлённые желания одновременно. Тот уровень, на котором мы постоянно функционируем, как члены общества потребления – это уровень искусственно взвинченного вожделения, дефицита и денег, являющихся тремя аспектами одного и того же явления.