Кот в чёрном ящике-4

Зазеркалье по-русски

Я проснулась от звука тяжёлых шагов на лестнице. Вслед за тем послышалась возня у двери и звон ключей. В серой дымке утра моя комната казалась мне чужой. Сквозь тюлевую занавеску было видно, что за дальними силуэтами новостроек уже розовеет рассветная полоса. Накинув халат, я двинулась на кухню и поставила закопчённый чайник на плиту, попутно отметив, что в жестянке осталась только одна ложка кофе. Избегая встречаться взглядом со своим отражением в зеркале ванной, я открыла кран. Глядя на пузырящиеся струи воды, я подумала, что всё это уже происходило со мной.

Как я и предполагала, на пороге топтался Вовочка, по кличке Большюск. Это прозвище Вовочка изобрёл себе сам, имея в виду противоположное по значению слову «моллюск». Наверно, он вернулся домой после своей очередной попойки. Мы были соседями и проживали в раздельных комнатах одной и той же подмосковной квартиры с общей кухней. Большой чёрный кот – ещё один жилец квартиры – всю ночь дежурил у двери, ожидая прихода своего хозяина, и теперь сладострастно тёрся о его ноги.

Крупный мужчина с голубыми глазами навыкате, брюшком и жидкими русыми волосами, забранными в рокерский хвостик, Вовочка верил в исконное превосходство нордической расы, любил кошек, «хэви метл», а также всё, что горит. К своему коту он был страстно привязан. Вначале это мистически злопамятная и капризная особь, полагавшая квартиру своей единоличной вотчиной, носила кличку Бегемот – как и герой романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Но по прошествии лет, после того, как Вовочка ознакомился с биографией писателя, оказавшегося евреем, кот был переименован в банального Мурзика. Вовочка ненавидел приезжих, правительство, жидов, а также начальство «с прожидью».

Сегодня Вовочка выглядел несколько хуже обычного. Он был мертвенно бледен, под носом темнели следы запёкшейся крови, а один глаз уже затягивал лиловый «фингал».
Вопреки моей принадлежности к монголоидной расе, когда-то мы с Вовочкой были супругами. Но из-за интенсивно ведомых порознь духовных поисков наши пути резко разошлись. Вовочка увлекался техникой, гитарой и бутылкой, а я была предана своей газетной профессии с её искусами, несовместимыми с супружеской верностью. Квартиру мы разменять не могли, поэтому выучились мириться с неизбежным и просто терпеть друг друга.

Как и со всеми пьющими, с Вовочкой постоянно случались истории. Сегодня, например, на него в переулке напали «гопники», отобрали сумку с деньгами и паспорт.
Так как пострадавший едва держался на ногах, мне пришлось спешно одеваться и помогать ему в поисках быть может где-то выброшенного шпаной паспорта. Помятый Большюск также нуждался в защите, как индивид, легко теряющий присутствие духа в сложных ситуациях, не смотря на свой пышный фасад. Вовочка не хотел иметь никаких дел с официальными стражами порядка. Полгода назад он пришёл в отделение полиции и заявил о своём желании изменить данное ему при рождении имя. На вопрос о причинах, он ответил, что не хотел бы оставаться всю жизнь героем народных анекдотов про Вовочку, а также носить имя, запятнанное историей и политическими деятелями сегодняшнего дня. Участковый заявления не принял.

Подмораживало. Павшая листва была покрыта серебристым инеем. Гроздья рябины сияли как рубиновые бусы в голубом сумраке утра. Высоко в ветвях ели промелькнул тёмно-рыжий хвост белки, и на дорожку упала шишка. На белом от изморози газоне алели пятна крови.
В переулке на земле валялись пустые банки из-под пива, шоколадные обёртки и использованные презервативы. Но ни паспорта, ни сумки нигде не было видно, и понурый Вовочка был вынужден вернуться домой ни с чем. Он занимал скромную должность техника в районном учреждении культуры, и утеря зарплаты означала для него двухнедельное воздержание от питья и пищи.

Мне же пришлось направиться в близлежащий магазин за хлебом, не смотря на то, что до летучки в редакции, на которую я обязана была явиться, оставалось полчаса. Редкие прохожие спешили к остановке автобуса, где уже томилась длинная очередь пассажиров на Москву. Водораздел «запада» и «востока» проходит в России не по уральскому хребту, а по московской кольцевой дороге. Пассажирам предстоит ещё долго трястись в старом автобусе мимо полуразрушенных деревень, попадать в пробки, задрёмывать и просыпаться стоя в переполненном вагоне метро, чтобы через два часа с лишним достигнуть места своего назначения. Вечером они проделают тот же путь обратно в свой спальный район, и так год за годом, пока не потеряют работу.

В магазине было полутемно, и хотя под потолком гудел вентилятор, в помещении пахло рыбой и средством от тараканов. За кассой сидела пышная крашеная блондинка с жирным слоем кроваво-красной помады на губах и угрюмо пересчитывала сдачу. В витрине мясного отдела на первом плане красовались крепкие и сочные розовые сосиски. Вместе с буханкой хлеба я решила взять и эти сосиски, соблазнившись их здоровым буколическим видом.

За дверьми магазина вдруг испытав внезапный приступ голода, я решила полакомиться покупкой. Вонзив зубы в сосиску, я поперхнулась. Неизвестно где и сколько времени изнывали в духоте эти изделия мясной промышленности, прежде чем в обновлённом красителем виде попасть на прилавок этой торговой точки. На просьбу принять обратно протухшие сосиски, блондинка скользнула взором по моей куртке и поношенным ботинкам. Сиплым голосом она велела мне предъявить чек, который мне так и не удалось разыскать. Оставив упаковку на прилавке, я спешно двинулась вдоль берёзовой аллеи к редакции.

В былые годы эта живописная аллея была пешеходной. Вокруг белели стволы многолетних берёз, и было так тихо, что слышался шелест листвы и пение скворца. Теперь все пустоты заполонили сновавшие взад и вперёд автомобили. Задумавшись, я не заметила машины позади себя и едва успела отскочить в сторону, как белый «Вольво» промчался и вильнул, чудом избежав столкновения с припаркованными на обочине жигулями. Водитель в кроличьей шапке притормозил и бросил мне: – Эй, широкая натура, …твою мать!
Продолжение следует